Фрунзик Мкртчян — знакомый и незнакомый
Несколько лет назад на российском телевидении был снят фильм, посвященный народному артисту СССР Мгеру Мкртчяну,— «Фрунзик Мкртчян: трагедия смешного человека». Впоследствии его часто показывали в годовщины его рождения и смерти. То был фильм о трагедии человека, жизнь которого была полна горестей: сначала несчастное детство, позже он сам оказался не слишком счастливым мужем и несчастным отцом. Согласно фильму, ко всем семейным невзгодам добавилась и трагическая смерть дочери артиста в автокатастрофе. А вот о том, какие ценности в действительности создал воистину великий артист и человек Фрунзик Мкртчян, каким образом стал всеобщим любимцем армянского и не только армянского зрителя — об этом фильм рассказывал лишь вскользь.
Дочь Фрунзика, Нуне Мкртчян-Тертерян, действительно безвременно ушла из жизни, но вовсе не в автокатастрофе, это случилось уже после смерти отца. Но она успела записать мемуары своего великого отца и составить их в книгу «Мгер Мкртчян: вечный монолог», которая лишь недавно увидела свет,— ее подготовила к публикации дочь Нуне, внучка Мгера Мкртчяна Ирэн Тертерян. В книге также опубликованы 93 рисунка Фрунзика Мкртчяна.
Фрунзик Мкртчян представляет нам историю своей жизни: детские и зрелые годы, гастроли, киносъемки, великие люди, с которыми он встречался и дружил,— Ваграм Папазян, Грачья Нерсисян, Вардан Аджемян, Азат Шеренц, Татул Дилакян, Георгий Данелия. А еще — размышления о жизни и о человеке. Завершают книгу карандашные наброски и рисунки самого Мгера Мкртчяна, посвященные, как явствует из надписей, внучке. Думается, что для очень многих Фрунзик-художник — подлинное откровение. С карикатурами Вардана Аджемяна знакомы мы все, знаем как живописца и Гужа Манукяна, а вот художник-Мкртчян известен, наверное, только его родным. И таких откровений и открытий в книге много.
Небрежный вроде бы рассказ о детстве произвел на меня такое впечатление, что я даже ощутила во рту вкус запеченной прямо в кожуре краденой картошки… Картошки, которой в течение нескольких лет спасала от голодной смерти четверых своих детей его мать — незабвенная Санам-майрик, которая не уставала к месту и не к месту, и даже на операционном столе, повторять: «А вы знаете, чья я мама?» (впоследствии это стало расхожим выражением героини фильма «Танго нашего детства».— Ред.),— а под конец добавляла: «Счастья всем и особенно моему сыну!» А сын самой Санам принадлежал не только ей, но и всем, и после смерти матери с горечью должен был признаться, что так ни разу и не поцеловал свою мать: «Кого ни попадя целовал, а маму свою — нет…»
Отец, Мушег, хотел, чтобы сын стал художником,— художником и только художником! Именно поэтому принципиально не ходил на представления в Клуб текстильщиков, в которых играл его сын. Много лет спустя, когда уже известному актеру Фрунзику Мкртчяну cказали, что в зале сидит отец, он от волнения растерялся. В этот день отец подошел к сыну и сказал: «Лао, хочу, чтобы этой ночью мы спали вместе…» (в фильме «Танго нашего детства» Фрунзик воплотил именно образ своего отца).
А ведь вся его жизнь могла сложиться совсем по-другому, если бы Ленинаканский клуб текстильной фабрики не был совсем рядом с их домом и если бы не смотрел он в дверную щелочку представления самодеятельного театра — тщась понять, почему все эти люди на сцене кричат, бегают, плачут, смеются или вообще молчат… «После аплодисментов дверь распахивалась, хлопая нас по физиономиям, и мы, кувыркаясь в пыли, понимали только, что представление закончилось…» — так описывает Фрунзик Мкртчян свои первые впечатления о театре.
Но что за детство без мечтаний? «Впрочем, дети не мечтают, они хотят. Вот и я хотел, день и ночь хотел… Я готов был отдать что-то огромное, как небо, лишь бы иметь велосипед… И когда я уже изнемогал от своего примерного поведения, мне наконец пообещали, что купят мне мою мечту. И вот этот торжественный день. Вся наша семья во главе с Санам, которая нарядилась в праздничные одежды, направляется в магазин… Впереди идет мать, за нею я, и с надеждой смотрю на сумку в ее руке — а хватит ли денег в кошельке матери?..» Не хватило — ни в тот день, ни во все последующие четыре с половиной года. В детстве у него не было игрушек, и виной тому — война. Образ катающегося на велосипеде мальчика он пронес через всю свою жизнь. Эту несбывшуюся мечту своего потерянного детства он уже в зрелом возрасте хотел воплотить в жизнь. И, возвращаясь домой с гастролей и съемок, всегда привозил в подарок сыну велосипед.
Это исчезнувшее детство в образе маленького мальчика на велосипеде сопровождало актера всю его жизнь. В детстве у него не было игрушек — была война. В своих воспоминаниях Мгер Мкртчян искренно признается в своем трепетном отношении к игрушкам и вообще ко всему детскому и добавляет: «Чтобы не забыть самого себя, каждый человек, в особенности человек искусства, нуждается в том, чтобы вернуться к самым дорогим для себя временам,— дабы увидеть себя в чистом зеркале детства и юности».
Но было и еще одно «зеркало», с которым он встретился в более зрелые годы в главном театре страны — «зеркало, которое никогда не искажало, порой воодушевляло, иногда корило и помогало мне познать самого себя, осознать свои деяния». Это был Вардан Аджемян.
Первая его встреча с Аджемяном-учителем состоялась в коридоре театра: «Вдруг появился крошечный человек — он шел словно бы вприпрыжку,— вспоминает актер.— Он быстро шел в нашу сторону и уже проходил мимо меня, когда художник-оформитель издали окликнул его: «Вардан Никитич, небо каким цветом красить?» — «Желтым!» — без раздумья ответил он. …Несколько дней спустя на премьере пьесы Островского «Доходная должность» мы как безумные хлопали этому желтому небу. Ему верили — верили все. А когда веришь, то и сам работаешь с верой».
В книге то и дело встречаются чисто мкртчяновские определения характеров известных людей. Кстати, поиск деталей являлся частью его творческой работы, более того — той важной осью, «вокруг которого собирается и обретает цельность весь образ». Учась на курсе Вагарша Вагаршяна, Фрунзик Мкртчян за три года усвоил теорию Станиславского. Выцветшая ученическая тетрадь с пожелтевшими страницами с описанием принципов раскрытия образа была с ним всю его жизнь. Между прочим, тетрадка эта могла бы стать ценным учебным пособием для начинающих актеров. «Из придуманных мной частичек и деталей состоит образ Джабраила из фильма «Кавказская пленница»… Одиночество и страх Гарсевана в фильме «01-99» подчеркиваются двумя словами — «Сето, не бойся!»… Когда я снимался в фильме «Танго нашего детства» моего брата Альберта, то в какой-то момент я почувствовал и сказал, что должен непременно побежать за ребенком, за своим ребенком… Альберт понял меня, и это стало центральной сценой всего фильма…» Удачное сотрудничество со своим младшим братом Альбертом Фрунзик Мкртчян объясняет родственными узами. Тот же самый принцип актер советует применять и в футболе: «Как-то я предложил тренерам национальной сборной Армении по футболу: соберите в команду братьев, и они будут забивать как правой, так и левой ногой!»
«Крестным отцом» Мкртчяна в кино был Генрих Малян: «Он первым заметил меня и предложил сниматься в своих фильмах — начиная от Арсена («Парни музкоманды»), Гаспара («Треугольник»), Ишхана («Мы и наши горы») и кончая Айриком («Айрик»), Апро («Наапет») и Григор-агой («Пощечина»). Все они люди с характерной для армян судьбой, все они остроумны, трудолюбивы, с грустинкой и мечтательностью».
А жить его заставляла любовь: «Я не могу без любви. Я ведь не родился актером, я просто умею любить!» И слова, сказанные им незадолго до смерти, показались его дочери Нуне зловещими: «В этом мире я потерял любовь, и больше не могу любить…» В эпилоге книги дочь актера пишет: «Мой отец был не тем человеком, который мог бы жить без любви». И пророческим кажется шутливое высказывание Мкртчяна о Шеренце: «А вдруг он отправится на тот свет и позовет меня оттуда, чтобы я подоспел побыстрее, похлопотал за него!.. Ведь в этом мире всегда так…» И действительно: в день похорон Шеренца окончил свою земную жизнь и Мгер Мкртчян, оставив живущим свой вечный монолог.
У него был свой рецепт изменить этот мир. Вернувшись после клинической смерти, он написал: «Мне там было невыразимо хорошо… Каждый человек должен умереть. Пусть живет сто лет, но однажды должен умереть на две минуты, и вы увидите — мир изменится».
Фрунзик о том, что он любит и что не любит
- Я люблю колючки. Вы видели, как они катятся, летят, не вянут и не тускнеют. Розы несут куда угодно: на свадьбы и на похороны, на крестины и на рождение, для взятки… Роза восседает во главе стола, а колючку и на порог не пускают. Но только я увидел однажды, как роза попала под машину и умерла (умерла гордо, как и полагается розе), а колючки просто пронеслись под колесами… Я в равной степени люблю и колючки тоже. Нет ничего прекраснее колючек!..
- Я люблю грустных людей, мечтаю сыграть роль человека, который несчастен, но не знает этого, мечется, делает всем добро, а у самого нет жизни — он одинок, несчастен и не ведает этого…
- Люблю свою родину — вчерашнюю, сегодняшнюю, завтрашнюю Армению… И между городами не делаю разницы: их осталось так мало, так зачем же выбирать?
- Однажды меня спросили, что я люблю больше театра? Свою мать, улицу, на которой жил, дом и землю, на которой стоят мои дом и улица… Свой язык. И все это называется родина. И что театр по сравнению с родиной?! Даже во время клинической смерти я думал о своей родине, бормотал что-то, а потом вспомнил: по доллару с каждого армянина…
- Я люблю зрителя, и именно эта любовь придает мне сил подчинить их себе, каждый раз получая что-то неожиданное. Как-то раз я сравнил связь актер-зритель с игрой в теннис: когда твой напарник удачно и точно возвращает тебе мячик, твоя игра тоже становится интересной, осмысляется.
- Я признаю все человеческие недостатки и пороки, кроме одного — отсутствия достоинства. Могу вынести все, кроме этого. Мне кажется, что все человеческие пороки порождаются именно отсутствием достоинства.
- Учеба есть взаимоотношение двух любящих и талантливых людей — учителя и ученика. А ведь какими разными бывают учителя и в школе, и в институте, и в жизни!.. Помню свою учительницу по русскому в Ленинакане. Через много лет, когда я был уже признанным актером, мы встретились в Ереване. Я обрадовался, обнял ее, мы разговорились… Попрощались, и тут она все тем же памятным со школы голосом воскликнула: «Фрунзик, Фрунзик, ты наконец-то научился произносить звук «ы»!»
- Я никогда не искал дружбы людей, совесть которых не отягчена даже пылинкой. Мне всегда казалось, что эти люди похожи на вещи, хранящиеся в музее,— ими можно восхищаться, но жить среди них невозможно.
- Очень люблю шахматы, потому что в них есть творчество, импровизация, театр… Не только в шахматах, но и вообще в творчестве я должен сначала убедиться, что делаю то, что нужно, и почему я делаю это. Вопрос «почему» всегда очень волнует меня, я не могу творить, если не нахожу ответа.
Марине КАРАХАНЯН, «Собеседник Армении»
Комментариев нет:
Отправить комментарий