10-ПУШЕЧНЫЙ ФРЕГАТ «НАДЕЖДА»
До обидного мало мы знаем о фрегате «Надежда» — первом русском учебном судне специальной постройки. Оно появилось тогда, когда специализированные учебные суда перестали почитаться прихотью...
15 декабря 1752 г. указом императрицы Елизаветы Петровны были упразднены Московская школа на Сухаревой башне и петербургская Морская академия. Этим же указом была упразднена гардемаринская рота. На их основе было создано новое учебное заведение, получившее название Морской шляхетный кадетский корпус.
В Морской корпус (теперь будем его называть так) из Московской школы перешли только дворянские дети. Прочие были определены либо в «мастерские школы» при адмиралтействах, либо в так называемую штурманскую роту. Из петербургской Морской академии в Морской корпус, кажется, попали также не все. Воспитанники гардемаринской роты были включены в состав корпуса, что было благом для молодых людей, так или иначе страдающих от организационной неопределенности. Переход с личного «кошта» на казенное содержание освобождал их и от решения своих финансовых проблем. Многое изменилось со времени пионерского плавания гукора «Кроншлот». Структурно и организационно главная русская морская школа стала другой. Группа воспитанников теперь была строго определена по численности — 360 кадетов, объединенных в три строевые роты по 120 человек. Воспитанники первого (высшего) класса назывались гардемаринами, средней возрастной группы — кадетами второго класса, самые младшие — кадетами третьего класса. Каждый класс разделялся на три учебные роты по 40 человек. Не совсем ясно, как это обставлялось практически, но перевод воспитанников из класса в класс производился лишь при наличии в старшем классе свободного места. Если же вакансии не было, то «и достойные по наукам» вынуждены были сидеть в прежнем классе.
По примеру созданного ранее Сухопутного корпуса дирекцию Морского кадетского корпуса положено было иметь «из Морского генералитета, кому ее императорское величество повелеть соизволит». Очевидно, на первое время соизволения не было, и всеми делами распоряжался капитан 1 ранга Алексей Иванович Нагаев, бывший воспитанник Морской академии, успевший к началу заведования проявить себя при описании Каспийского моря, Камчатки, побережья Америки, низовьев Амура, Балтийского моря, Ладоги (список можно продолжить).
Преподавание математических и навигационных наук вели профессор, два учителя, шесть подмастерьев и шесть учеников, ожидавших случая выйти в подмастерья. Для
преподавания артиллерийского дела и фортификации были назначены два учителя и два подмастерья. Для преподавания «географии, генеалогии, штиля и риторики, истории и политики и толкования авизей (здесь — предварительных торговых уведомлений), морали, геральдики и прочих шляхетских наук» были приставлены два учителя (остается вслед за Ф. Ф. Веселаго не только удивляться кругозору этих преподавателей, но и гадать, что же кроется за «прочими шляхетскими науками»). Преподавание иностранных языков (английского, немецкого, французского) поручалось шести учителям, преподавание русского языка и правописания — одному, чья зарплата, непонятно почему, была на одну треть меньше зарплаты одного из его шести коллег. Помимо этого в корпусе преподавали рисование (два учителя), фехтование, танцы (танцмейстер), такелажные работы (один боцман). Считалось, что к обучению артиллерии и фортификации должен привлекаться один из корпусных офицеров (т. е. имелась еще такая группа воспитателей), а к обучению корабельной архитектуре — мастер из адмиралтейства. В общем, если не брать в расчет подмастерьев и учеников, то на 360 кадетов приходилось 27 педагогов, или приблизительно 13 учеников на одного преподавателя.
Первыми преподавателями в Морском корпусе были известные нам по академии Кривое, Четвериков, Расторгуев, Бильцов, Бухарин, Курганов, Красильников. А вот на профессорское место выписали из Лондона англичанина Нью- бери, с именем которого не связаны какие-либо яркие события в жизни корпуса. Подбором корпусных офицеров занималась сама Адмиралтейств-коллегия. На «воспитательную» службу в Морской корпус были направлены моряки, наилучшим образом проявившие себя на флоте, что может подтвердить имя Харитона Лаптева в списке офицеров корпуса. Харитон Прокофьевич — некогда гардемарин, участник Великой Северной экспедиции. Его имя легко найти на карте нашей страны. В честь братьев Лаптевых названо одно из морей Северного Ледовитого океана.
В целом, однако, дела корпуса шли не так, как хотелось бы. Отчасти это объяснялось тем, что А. И. Нагаев был скорее географом, чем руководителем учебного заведения, и, видимо, неважным политиком и царедворцем, что осложняло ведение дел. В 1760 г. он с облегчением передал дела капитану 1 ранга А. М. Давыдову. И в этом же году вступавший в директорство контр-адмирал Ф. С. Милославский устроил инспекцию корпуса и обнаружил ряд недостатков: «Ходят кадеты без мундиров, не обучаются языкам иностранным, слушают навигацию по писаной книге покойного бригадира Фарварсона, которая очень не полна и без доказательств». Хорошим хозяином Морского корпуса стал в 1761 г. капитан 2 ранга Иван Логинович Голенищев-Кутузов, начавший воинскую службу в Сухопутном корпусе, но закончивший уже Морскую академию, гардемарин с 1743 г., мичман с 1746 г., помощник А. И. Нагаева в съемке Финского залива, затем командир небольшого судна и адъютант адмирала 3. Д. Мишукова. При нем корпус получил новый штат, «подсобную» деревню, дом в Кронштадте для жилья офицеров и гардемаринов, ожидающих направления в практическую кампанию. Было увеличено число преподавателей. Кроме английского, немецкого и французского должны были начать преподавание датского и шведского языков. Только одну проблему никак не мог решить новый директор — ликвидировать пожары. На Васильевском острове, где в то время располагался корпус, 23 мая 1771 г. случился большой пожар. Выгорели все дома с 7-й до 21-й линии. Сгорело основное здание Морского корпуса, располагавшееся на углу набережной Большой Невы и 12-й линии (дом фельдмаршала Б. К. Миниха), перестали существовать вспомогательные здания, на приобретение которых много сил потратил еще А. И. Нагаев. Корпусное имущество, канцелярский архив, кадетская амуниция, платье — все было истреблено и кадеты «выведены в лагерь в Галерную гавань». К 1 ноября того же 1771 г. кадеты совершили вынужденный переезд в Кронштадт, где они разместились в Итальянском дворце (ныне Дом офицеров. расположенный на берегу Итальянского пруда), заняли также «губернские флигели, в скобе по западную сторону канала». Адмиралтейство находилось неподалеку, рядом в гавани стояли корабли. Последнее здание, которое занимала Морская академия, сохранилось (его хорошо знают ленинградцы): оно расположено на набережной Невы, теперь здесь Высшее военно-морское училище им. М. В. Фрунзе.
Учеба тем не менее продолжалась. Но оторванность от Петербурга сказалась: труднее стало привлекать хороших педагогов, дороже содержать корпус, реже появлялся в Морском корпусе директор, который к тому времени был вице-президентом Адмиралтейств-коллегии, почти прекратились визиты благодетеля «государя-наследника», вследствие чего исчезли авральные генеральные приборки в жилых и учебных помещениях, воспитанники «дичали».
Впрочем, жизнь в Морском корпусе шла своим чередом. Выпускники Морского корпуса при производстве в мичманы, по словам Ф. Ф. Веселаго, в 50-х гг. XVIII в. письменно отвечали на 40 (!) вопросов, среди которых были такие: о приливах и отливах, дрейфе корабля при данной парусности; определении склонения компаса на берегу и на море; исправлении высот Солнца; меркаторском счислении. Они должны были уметь в бейдевинд под всеми парусами принять шквал; рыскливый корабль исправить нагрузкой; при открывшейся сильной течи спасти корабль; исправить линию баталии при перемене ветра.
Среди преподавателей выделялся педагогическим искусством Николай Гаврилович Курганов. Усердно занимаясь французским языком. Н. Г. Курганов перевел на русский «Элементы геометрическия, физическая астрономия и часть светильника морского (лоции)». Изучил немецкий и латинский языки, преуспел в астрономических наблюдениях, следствием чего была просьба профессора Гришева перевести Н. Г. Курганова в Академию наук «навечно». Назначенный «подмастерьем математических и навигацких наук», он усердно трудился в академии над написанием учебника «Универсальная арифметика, содержащая основательное учение, как легчайшим способом разные вообще случающиеся, математике принадлежащия арифметическия, геометрическия и алгебраическия выкладки производить». После одобрения Коллегией в 1757 г. эта книга была напечатана «на кошт» (на деньги) автора. С того же года она заменила «Арифметику» Л. Ф. Магницкого, по которой в Навигацкой школе в течение более чем полувека воспитанники осваивали основы математики.
Воспитанники Морского корпуса занимались по «...новому сочинению о навигации, содержащему теорию и практику штурманского искусства» П. Бугера в переводе Н. Г. Курганова. По его же «представлению» была устроена обсерватория для астрономических наблюдений. Он подготовил пособие по геометрии и тригонометрии, составил руководство для преподавания фортификации. Н. Г. Курганов долго был старшим «математическим» учителем, затем профессором. В период с 1771 по 1775 г. он привлекался к исполнению обязанностей главного инспектора Морского корпуса, а с 1792 по 1796 г. официально занимал этот пост.
Круг интересов Н. Г. Курганова был значительно шире рамок учебных дисциплин. В 1769 г. он издал «Грамматику российскую универсальную». В последующих изданиях эта «Грамматика» называлась «Письмовником», который в России знали все. В нем можно было найти нетрадиционное изложение русской грамматики, собрание русских пословиц, «краткие замысловатые повести», которые во многом способствовали популярности книги, упражнения по риторике, толкование основ стихосложения и стихотворную хрестоматию, «всеобщий чертеж наук и художеств» (своеобразную энциклопедию), словарь иностранных и славянских слов. Биографы Н. Г. Курганова пишут, что он «провел жизнь в тяжелой и длительной борьбе с царской бюрократией и иностранщиной».
Велико было влияние Н. Г. Курганова на воспитанников корпуса. Некоторые историографы, рассказывая о русских флотоводцах Ф. Ф. Ушакове и Д. Н. Сенявине, на практике показавших преимущества передовой для тех лет маневренной тактики ведения морского боя, связывают их успехи с именем этого замечательного педагога, чьими учениками они были.
А что же собственно практика и учеба на море? С самого начала преобразования академии в Морской корпус предполагалось гардемаринов (теперь это — ученики старшего класса) и кадетов 2-го класса, «готовящихся в артиллерию», отправлять летом на эскадру в кампанию. Такая процедура, видимо, незначительно отличалась от практики прошлых лет, если не считать нового юридического положения гардемаринов. Подробных сведений о практических плаваниях в эти годы мы почти не имеем. Очевидно потому, что такие занятия не регламентировались, как прочие, классные, не писались специальные учебники. Кроме того, пожар 1771 г. вполне мог уничтожить бумаги, которые могли бы рассказать более поздним читателям об учебных плаваниях и кораблях.
В 1783 г. численность воспитанников была увеличена до 600 человек, а воспитанников, «которые обучаются морским наукам», предлагалось для практики посылать в компанию на гребной (!) эскадре в шхеры Финского залива и на озеро Сайма. Это предложение было отголоском событий войны со Швецией, показавшей полезность гребного флота. В документах есть упоминание о том, что в первый кронштадтский, после пожара 1771 г., период летом гардемарины и старшие кадеты (в их числе «артиллерийские») ходили в поход.
В постановлении Адмиралтейств-коллегии от 21 июня 1764 г. есть такие строки: «Для обучения гардемаринов) и обучавшихся до навигации кадетов содержать при корпусе трехмачтовую яхту, которую построить и снабдить всеми потребностями». Это судно было специально задумано как «школа под парусами». Ничего подобного ранее 1764 г. не было обнаружено, да и не могло, пожалуй, быть.
Сомнений в том, что постройка судна состоялась, не было. На постановлении имелась резолюция императрицы Екатерины II: «Быть посему!» Оставалось загадкой, что это была за «трехмачтовая яхта», как она называлась, когда была построена, каковы были ее размеры? Нужно было найти документальные следы ее существования. Основой для поисков не могли служить официальные списки судов — в них не был выделен тип «учебного судна». Пришлось обратиться к архиву и просматривать подлинные чертежи и дубликаты чертежей судов постройки начиная с 1764 г. Сомнения в успехе оставались по-прежнему, ведь на чертеже, как и в «списках», также могло не быть отметки о назначении судна. Тем не менее трудоемкий поиск был предпринят, и наградой за труд была счастливая находка чертежа в общем-то известного судна — фрегата «Надежда». В его заголовке, однако, значилось: «Сей чертеж исполнен, одобрен по оному утвержденному штату для Морского шляхетнаго кадетского корпуса строить определили. Сентября 13 дня 1765 года»! На чертеже имеется подпись строителя судна корабельного мастера Ламбе Ямеса (как на русской службе называли Джеймса Лэмба). Обращает на себя внимание одна особенность: в заголовке стояло слово «фрегат», правда, ниже изображалось судно, имеющее на вооружении лишь 10 пушек. Сопоставление даты постановления Адмиралтейств-коллегии и датировки чертежа, документальная привязка судна к кадетскому корпусу, а также необычное внимание военно-морского начальства к строительству скромного по своим данным судна, о чем свидетельствовало большое число подписей-согласований,— все это дало повод осмелиться сделать заключение: это чертеж той самой «трехмачтовой яхты», которую намечено было иметь при Морском корпусе для обучения гардемаринов. Иначе говоря, 10-пушечный фрегат «Надежда» имеет законное право именоваться первым в России, специально построенным учебным судном.
Ниже приведены основные характеристики фрегата «Надежда», который нес 12 основных парусов.
Основные размерения фрегата «Надежда»
Знакомство с чертежами судна позволяет отметить его особенности, в которых нашла отражение некоторая противоречивость судостроительных воззрений того времени. Удлинение корпуса (отношение его длины к ширине) равно 3,5, что позволяет говорить о том, что прототипом фрегата могли быть тихоходные ост-индские суда Англии. Но оконечности его корпуса не имеют присущей им затупленной формы. На чертеже еще просматриваются бочкообразность корпуса, постепенно выходящая тогда из корабельной моды, и чрезмерный завал верхних частей шпангоутов (топтимберсов) внутрь. Такие очертания судна были приспособлены для ведения абордажных боев, а вот для учебных целей оказались не очень нужны.
Здесь под фрегатами мы понимаем только парусные корабли. В переходный период от парусов к пару появились пароходофрегаты, которые подразделяли на деревянные, смешанные (композитные) и железные. Много позже, в середине XX в., стали строить корабли охранения и ' сопровождения конвоев, которые также стали называть. фрегатами, но они не имеют ничего общего с парусными фрегатами.
Для корпуса судна характерна умеренная седловатость — относительно низкие кормовая и носовая оконечности. Погибь бимсов почти соответствует «норме», дошедшей до наших дней. Судно имеет притопленный квартердек с легкой платформой под ним для жилых помещений. Там располагались каюта командира, каюта для двух офицеров, «людская» для трех вестовых и повара, кубрик на 25 кадетов. В миниатюрных раковинах, сочлененных с транцем по бортам, располагались кладовая и санузел («стулс») командира (удобства предоставлялись только старшему по званию). Под полубаком, также на платформе, размещались кубрик для нижних чинов и камбуз с кирпичной плитой. В штате судна подобных размеров полагалось иметь командира обер-офицерского чина, помощника в чине поручика, штурмана без звания, шкиперского помощника, боцманмата, старшего унтер-офицера морской артиллерии, двух бомбардиров, 10 матросов 1-й статьи, 7 матросов 2-й статьи, 3 денщиков и повара.
«Надежду» можно назвать фрегатом все же с оговоркой. Вообще фрегат — парусное военное трехмачтовое судно, второе по значимости после линейного корабля. Много позже, когда возникла идея преобразования придворных яхт «Ласточка» и «Симеон и Анна» в учебные суда фрегатского ранга, последовало возражение известного корабельного мастера И. А. Амосова. Он считал, что тремя мачтами можно вооружить лишь суда по палубе длиной не менее 90 футов (27,4 м). в то время как длина яхт была соответственно 64 и 68 футов (19,5 и 20,7 м). Поэтому «Надежда», длина которой по палубе должна была составить 77 футов (23,5 м), также не дотягивала до ранга фрегата. Это был, скорее, бриг. Но, очевидно, хотелось при корпусе иметь судно более представительного вида, что-то вроде уменьшенной действующей копии большого боевого корабля-тренажера, как сказали бы сегодня. Поэтому на судне все же разместили три мачты, и «Надежда» стала миниатюрным учебным фрегатом.
Сказанное выше о рангоуте — догадки. К сожалению, чертежей парусного вооружения «Надежды», кажется, теперь не существует. На рисунке представлена авторская реконструкция, основанная на точных указаниях о расположении мачт и уклоне бушприта, следующих из имеющегося чертежа, а также на моделях, выполненных Л. Ямесом, и хранящихся в Центральном военно-морском музее чертежах парусов, принятых за прототипы, живописных полотнах А. П. Боголюбова, П. Ж. Волэра и др. Было принято во внимание то, что к 1765 г. фрегаты имели только три яруса парусов: нижние, марсели и брамсели. На бушприте были размещены три паруса: блинда-зейль, кливер-зейль и стаг-зейль. Предположение о наличии под бушпритом блинда-зейля сделано на том основании, что он был и на судах существенно более поздней постройки — «Ласточка» (1784) и «Симеон и Анна» (1798). Бизань-мачта на прорисовке вооружена крюйселем, крюйс-брамселем и «английского типа» бизань-триселем, подвязанным к наклонному латинскому бизань-рею (другое название — бизань-рю). Выбор английского варианта основан на известных привязанностях строителя судна, а также внимательном знакомстве со штатом вооружения судов 1777 г. Учтено было и мнение профессора Ю. С. Крючкова, высказанное по поводу аналогичной реконструкции. Стремление не загромождать чертеж привело к отказу от изображения на нем дополнительных парусов, хотя лисели на фок- и грот-мачтах были. Впрочем, в условиях плавания в Невской губе они вполне могли оказаться лишними. Размерения рангоута приведены в приложении 3, площадь 12 парусов «Надежды» — ниже:
Площадь парусов, м2,. учебного фрегата «Надежда»
Заметим, что такое имя, начиная с 1766 г. и до сегодняшних дней, неоднократно присваивалось учебно-парусным судам нашей страны. Последним судном, носящим имя «Надежда» (ныне «Ленинград»), была маленькая гафель- ная шхуна Ленинградского Нахимовского училища. Остается надеяться, что, быть может, когда-нибудь будет построено парусное судно с добрым именем «Надежда».
До обидного мало мы знаем о фрегате «Надежда» — первом русском учебном судне специальной постройки. Оно появилось тогда, когда специализированные учебные суда перестали почитаться прихотью...
15 декабря 1752 г. указом императрицы Елизаветы Петровны были упразднены Московская школа на Сухаревой башне и петербургская Морская академия. Этим же указом была упразднена гардемаринская рота. На их основе было создано новое учебное заведение, получившее название Морской шляхетный кадетский корпус.
В Морской корпус (теперь будем его называть так) из Московской школы перешли только дворянские дети. Прочие были определены либо в «мастерские школы» при адмиралтействах, либо в так называемую штурманскую роту. Из петербургской Морской академии в Морской корпус, кажется, попали также не все. Воспитанники гардемаринской роты были включены в состав корпуса, что было благом для молодых людей, так или иначе страдающих от организационной неопределенности. Переход с личного «кошта» на казенное содержание освобождал их и от решения своих финансовых проблем. Многое изменилось со времени пионерского плавания гукора «Кроншлот». Структурно и организационно главная русская морская школа стала другой. Группа воспитанников теперь была строго определена по численности — 360 кадетов, объединенных в три строевые роты по 120 человек. Воспитанники первого (высшего) класса назывались гардемаринами, средней возрастной группы — кадетами второго класса, самые младшие — кадетами третьего класса. Каждый класс разделялся на три учебные роты по 40 человек. Не совсем ясно, как это обставлялось практически, но перевод воспитанников из класса в класс производился лишь при наличии в старшем классе свободного места. Если же вакансии не было, то «и достойные по наукам» вынуждены были сидеть в прежнем классе.
По примеру созданного ранее Сухопутного корпуса дирекцию Морского кадетского корпуса положено было иметь «из Морского генералитета, кому ее императорское величество повелеть соизволит». Очевидно, на первое время соизволения не было, и всеми делами распоряжался капитан 1 ранга Алексей Иванович Нагаев, бывший воспитанник Морской академии, успевший к началу заведования проявить себя при описании Каспийского моря, Камчатки, побережья Америки, низовьев Амура, Балтийского моря, Ладоги (список можно продолжить).
Преподавание математических и навигационных наук вели профессор, два учителя, шесть подмастерьев и шесть учеников, ожидавших случая выйти в подмастерья. Для
преподавания артиллерийского дела и фортификации были назначены два учителя и два подмастерья. Для преподавания «географии, генеалогии, штиля и риторики, истории и политики и толкования авизей (здесь — предварительных торговых уведомлений), морали, геральдики и прочих шляхетских наук» были приставлены два учителя (остается вслед за Ф. Ф. Веселаго не только удивляться кругозору этих преподавателей, но и гадать, что же кроется за «прочими шляхетскими науками»). Преподавание иностранных языков (английского, немецкого, французского) поручалось шести учителям, преподавание русского языка и правописания — одному, чья зарплата, непонятно почему, была на одну треть меньше зарплаты одного из его шести коллег. Помимо этого в корпусе преподавали рисование (два учителя), фехтование, танцы (танцмейстер), такелажные работы (один боцман). Считалось, что к обучению артиллерии и фортификации должен привлекаться один из корпусных офицеров (т. е. имелась еще такая группа воспитателей), а к обучению корабельной архитектуре — мастер из адмиралтейства. В общем, если не брать в расчет подмастерьев и учеников, то на 360 кадетов приходилось 27 педагогов, или приблизительно 13 учеников на одного преподавателя.
Первыми преподавателями в Морском корпусе были известные нам по академии Кривое, Четвериков, Расторгуев, Бильцов, Бухарин, Курганов, Красильников. А вот на профессорское место выписали из Лондона англичанина Нью- бери, с именем которого не связаны какие-либо яркие события в жизни корпуса. Подбором корпусных офицеров занималась сама Адмиралтейств-коллегия. На «воспитательную» службу в Морской корпус были направлены моряки, наилучшим образом проявившие себя на флоте, что может подтвердить имя Харитона Лаптева в списке офицеров корпуса. Харитон Прокофьевич — некогда гардемарин, участник Великой Северной экспедиции. Его имя легко найти на карте нашей страны. В честь братьев Лаптевых названо одно из морей Северного Ледовитого океана.
В целом, однако, дела корпуса шли не так, как хотелось бы. Отчасти это объяснялось тем, что А. И. Нагаев был скорее географом, чем руководителем учебного заведения, и, видимо, неважным политиком и царедворцем, что осложняло ведение дел. В 1760 г. он с облегчением передал дела капитану 1 ранга А. М. Давыдову. И в этом же году вступавший в директорство контр-адмирал Ф. С. Милославский устроил инспекцию корпуса и обнаружил ряд недостатков: «Ходят кадеты без мундиров, не обучаются языкам иностранным, слушают навигацию по писаной книге покойного бригадира Фарварсона, которая очень не полна и без доказательств». Хорошим хозяином Морского корпуса стал в 1761 г. капитан 2 ранга Иван Логинович Голенищев-Кутузов, начавший воинскую службу в Сухопутном корпусе, но закончивший уже Морскую академию, гардемарин с 1743 г., мичман с 1746 г., помощник А. И. Нагаева в съемке Финского залива, затем командир небольшого судна и адъютант адмирала 3. Д. Мишукова. При нем корпус получил новый штат, «подсобную» деревню, дом в Кронштадте для жилья офицеров и гардемаринов, ожидающих направления в практическую кампанию. Было увеличено число преподавателей. Кроме английского, немецкого и французского должны были начать преподавание датского и шведского языков. Только одну проблему никак не мог решить новый директор — ликвидировать пожары. На Васильевском острове, где в то время располагался корпус, 23 мая 1771 г. случился большой пожар. Выгорели все дома с 7-й до 21-й линии. Сгорело основное здание Морского корпуса, располагавшееся на углу набережной Большой Невы и 12-й линии (дом фельдмаршала Б. К. Миниха), перестали существовать вспомогательные здания, на приобретение которых много сил потратил еще А. И. Нагаев. Корпусное имущество, канцелярский архив, кадетская амуниция, платье — все было истреблено и кадеты «выведены в лагерь в Галерную гавань». К 1 ноября того же 1771 г. кадеты совершили вынужденный переезд в Кронштадт, где они разместились в Итальянском дворце (ныне Дом офицеров. расположенный на берегу Итальянского пруда), заняли также «губернские флигели, в скобе по западную сторону канала». Адмиралтейство находилось неподалеку, рядом в гавани стояли корабли. Последнее здание, которое занимала Морская академия, сохранилось (его хорошо знают ленинградцы): оно расположено на набережной Невы, теперь здесь Высшее военно-морское училище им. М. В. Фрунзе.
Учеба тем не менее продолжалась. Но оторванность от Петербурга сказалась: труднее стало привлекать хороших педагогов, дороже содержать корпус, реже появлялся в Морском корпусе директор, который к тому времени был вице-президентом Адмиралтейств-коллегии, почти прекратились визиты благодетеля «государя-наследника», вследствие чего исчезли авральные генеральные приборки в жилых и учебных помещениях, воспитанники «дичали».
Впрочем, жизнь в Морском корпусе шла своим чередом. Выпускники Морского корпуса при производстве в мичманы, по словам Ф. Ф. Веселаго, в 50-х гг. XVIII в. письменно отвечали на 40 (!) вопросов, среди которых были такие: о приливах и отливах, дрейфе корабля при данной парусности; определении склонения компаса на берегу и на море; исправлении высот Солнца; меркаторском счислении. Они должны были уметь в бейдевинд под всеми парусами принять шквал; рыскливый корабль исправить нагрузкой; при открывшейся сильной течи спасти корабль; исправить линию баталии при перемене ветра.
Среди преподавателей выделялся педагогическим искусством Николай Гаврилович Курганов. Усердно занимаясь французским языком. Н. Г. Курганов перевел на русский «Элементы геометрическия, физическая астрономия и часть светильника морского (лоции)». Изучил немецкий и латинский языки, преуспел в астрономических наблюдениях, следствием чего была просьба профессора Гришева перевести Н. Г. Курганова в Академию наук «навечно». Назначенный «подмастерьем математических и навигацких наук», он усердно трудился в академии над написанием учебника «Универсальная арифметика, содержащая основательное учение, как легчайшим способом разные вообще случающиеся, математике принадлежащия арифметическия, геометрическия и алгебраическия выкладки производить». После одобрения Коллегией в 1757 г. эта книга была напечатана «на кошт» (на деньги) автора. С того же года она заменила «Арифметику» Л. Ф. Магницкого, по которой в Навигацкой школе в течение более чем полувека воспитанники осваивали основы математики.
Воспитанники Морского корпуса занимались по «...новому сочинению о навигации, содержащему теорию и практику штурманского искусства» П. Бугера в переводе Н. Г. Курганова. По его же «представлению» была устроена обсерватория для астрономических наблюдений. Он подготовил пособие по геометрии и тригонометрии, составил руководство для преподавания фортификации. Н. Г. Курганов долго был старшим «математическим» учителем, затем профессором. В период с 1771 по 1775 г. он привлекался к исполнению обязанностей главного инспектора Морского корпуса, а с 1792 по 1796 г. официально занимал этот пост.
Круг интересов Н. Г. Курганова был значительно шире рамок учебных дисциплин. В 1769 г. он издал «Грамматику российскую универсальную». В последующих изданиях эта «Грамматика» называлась «Письмовником», который в России знали все. В нем можно было найти нетрадиционное изложение русской грамматики, собрание русских пословиц, «краткие замысловатые повести», которые во многом способствовали популярности книги, упражнения по риторике, толкование основ стихосложения и стихотворную хрестоматию, «всеобщий чертеж наук и художеств» (своеобразную энциклопедию), словарь иностранных и славянских слов. Биографы Н. Г. Курганова пишут, что он «провел жизнь в тяжелой и длительной борьбе с царской бюрократией и иностранщиной».
Велико было влияние Н. Г. Курганова на воспитанников корпуса. Некоторые историографы, рассказывая о русских флотоводцах Ф. Ф. Ушакове и Д. Н. Сенявине, на практике показавших преимущества передовой для тех лет маневренной тактики ведения морского боя, связывают их успехи с именем этого замечательного педагога, чьими учениками они были.
А что же собственно практика и учеба на море? С самого начала преобразования академии в Морской корпус предполагалось гардемаринов (теперь это — ученики старшего класса) и кадетов 2-го класса, «готовящихся в артиллерию», отправлять летом на эскадру в кампанию. Такая процедура, видимо, незначительно отличалась от практики прошлых лет, если не считать нового юридического положения гардемаринов. Подробных сведений о практических плаваниях в эти годы мы почти не имеем. Очевидно потому, что такие занятия не регламентировались, как прочие, классные, не писались специальные учебники. Кроме того, пожар 1771 г. вполне мог уничтожить бумаги, которые могли бы рассказать более поздним читателям об учебных плаваниях и кораблях.
В 1783 г. численность воспитанников была увеличена до 600 человек, а воспитанников, «которые обучаются морским наукам», предлагалось для практики посылать в компанию на гребной (!) эскадре в шхеры Финского залива и на озеро Сайма. Это предложение было отголоском событий войны со Швецией, показавшей полезность гребного флота. В документах есть упоминание о том, что в первый кронштадтский, после пожара 1771 г., период летом гардемарины и старшие кадеты (в их числе «артиллерийские») ходили в поход.
В постановлении Адмиралтейств-коллегии от 21 июня 1764 г. есть такие строки: «Для обучения гардемаринов) и обучавшихся до навигации кадетов содержать при корпусе трехмачтовую яхту, которую построить и снабдить всеми потребностями». Это судно было специально задумано как «школа под парусами». Ничего подобного ранее 1764 г. не было обнаружено, да и не могло, пожалуй, быть.
Сомнений в том, что постройка судна состоялась, не было. На постановлении имелась резолюция императрицы Екатерины II: «Быть посему!» Оставалось загадкой, что это была за «трехмачтовая яхта», как она называлась, когда была построена, каковы были ее размеры? Нужно было найти документальные следы ее существования. Основой для поисков не могли служить официальные списки судов — в них не был выделен тип «учебного судна». Пришлось обратиться к архиву и просматривать подлинные чертежи и дубликаты чертежей судов постройки начиная с 1764 г. Сомнения в успехе оставались по-прежнему, ведь на чертеже, как и в «списках», также могло не быть отметки о назначении судна. Тем не менее трудоемкий поиск был предпринят, и наградой за труд была счастливая находка чертежа в общем-то известного судна — фрегата «Надежда». В его заголовке, однако, значилось: «Сей чертеж исполнен, одобрен по оному утвержденному штату для Морского шляхетнаго кадетского корпуса строить определили. Сентября 13 дня 1765 года»! На чертеже имеется подпись строителя судна корабельного мастера Ламбе Ямеса (как на русской службе называли Джеймса Лэмба). Обращает на себя внимание одна особенность: в заголовке стояло слово «фрегат», правда, ниже изображалось судно, имеющее на вооружении лишь 10 пушек. Сопоставление даты постановления Адмиралтейств-коллегии и датировки чертежа, документальная привязка судна к кадетскому корпусу, а также необычное внимание военно-морского начальства к строительству скромного по своим данным судна, о чем свидетельствовало большое число подписей-согласований,— все это дало повод осмелиться сделать заключение: это чертеж той самой «трехмачтовой яхты», которую намечено было иметь при Морском корпусе для обучения гардемаринов. Иначе говоря, 10-пушечный фрегат «Надежда» имеет законное право именоваться первым в России, специально построенным учебным судном.
Ниже приведены основные характеристики фрегата «Надежда», который нес 12 основных парусов.
Основные размерения фрегата «Надежда»
Длина между перпендикулярами, м . 23,8Фрегат был заложен в Петербурге на верфи главного Адмиралтейства 23 декабря 1765 г. и спущен на воду через семь месяцев после этого — 4 июня 1766 г.
Ширина (без обшивки), м. 6,71
Глубина интрюма, м. 2,82
Высота, м.
борта 3,10
киля 0,30
Осадка средняя (с килем), м. 2,40
Водоизмещение (ориентировочно), м3 270
Число Брюса 3,2
Знакомство с чертежами судна позволяет отметить его особенности, в которых нашла отражение некоторая противоречивость судостроительных воззрений того времени. Удлинение корпуса (отношение его длины к ширине) равно 3,5, что позволяет говорить о том, что прототипом фрегата могли быть тихоходные ост-индские суда Англии. Но оконечности его корпуса не имеют присущей им затупленной формы. На чертеже еще просматриваются бочкообразность корпуса, постепенно выходящая тогда из корабельной моды, и чрезмерный завал верхних частей шпангоутов (топтимберсов) внутрь. Такие очертания судна были приспособлены для ведения абордажных боев, а вот для учебных целей оказались не очень нужны.
Здесь под фрегатами мы понимаем только парусные корабли. В переходный период от парусов к пару появились пароходофрегаты, которые подразделяли на деревянные, смешанные (композитные) и железные. Много позже, в середине XX в., стали строить корабли охранения и ' сопровождения конвоев, которые также стали называть. фрегатами, но они не имеют ничего общего с парусными фрегатами.
Для корпуса судна характерна умеренная седловатость — относительно низкие кормовая и носовая оконечности. Погибь бимсов почти соответствует «норме», дошедшей до наших дней. Судно имеет притопленный квартердек с легкой платформой под ним для жилых помещений. Там располагались каюта командира, каюта для двух офицеров, «людская» для трех вестовых и повара, кубрик на 25 кадетов. В миниатюрных раковинах, сочлененных с транцем по бортам, располагались кладовая и санузел («стулс») командира (удобства предоставлялись только старшему по званию). Под полубаком, также на платформе, размещались кубрик для нижних чинов и камбуз с кирпичной плитой. В штате судна подобных размеров полагалось иметь командира обер-офицерского чина, помощника в чине поручика, штурмана без звания, шкиперского помощника, боцманмата, старшего унтер-офицера морской артиллерии, двух бомбардиров, 10 матросов 1-й статьи, 7 матросов 2-й статьи, 3 денщиков и повара.
«Надежду» можно назвать фрегатом все же с оговоркой. Вообще фрегат — парусное военное трехмачтовое судно, второе по значимости после линейного корабля. Много позже, когда возникла идея преобразования придворных яхт «Ласточка» и «Симеон и Анна» в учебные суда фрегатского ранга, последовало возражение известного корабельного мастера И. А. Амосова. Он считал, что тремя мачтами можно вооружить лишь суда по палубе длиной не менее 90 футов (27,4 м). в то время как длина яхт была соответственно 64 и 68 футов (19,5 и 20,7 м). Поэтому «Надежда», длина которой по палубе должна была составить 77 футов (23,5 м), также не дотягивала до ранга фрегата. Это был, скорее, бриг. Но, очевидно, хотелось при корпусе иметь судно более представительного вида, что-то вроде уменьшенной действующей копии большого боевого корабля-тренажера, как сказали бы сегодня. Поэтому на судне все же разместили три мачты, и «Надежда» стала миниатюрным учебным фрегатом.
Сказанное выше о рангоуте — догадки. К сожалению, чертежей парусного вооружения «Надежды», кажется, теперь не существует. На рисунке представлена авторская реконструкция, основанная на точных указаниях о расположении мачт и уклоне бушприта, следующих из имеющегося чертежа, а также на моделях, выполненных Л. Ямесом, и хранящихся в Центральном военно-морском музее чертежах парусов, принятых за прототипы, живописных полотнах А. П. Боголюбова, П. Ж. Волэра и др. Было принято во внимание то, что к 1765 г. фрегаты имели только три яруса парусов: нижние, марсели и брамсели. На бушприте были размещены три паруса: блинда-зейль, кливер-зейль и стаг-зейль. Предположение о наличии под бушпритом блинда-зейля сделано на том основании, что он был и на судах существенно более поздней постройки — «Ласточка» (1784) и «Симеон и Анна» (1798). Бизань-мачта на прорисовке вооружена крюйселем, крюйс-брамселем и «английского типа» бизань-триселем, подвязанным к наклонному латинскому бизань-рею (другое название — бизань-рю). Выбор английского варианта основан на известных привязанностях строителя судна, а также внимательном знакомстве со штатом вооружения судов 1777 г. Учтено было и мнение профессора Ю. С. Крючкова, высказанное по поводу аналогичной реконструкции. Стремление не загромождать чертеж привело к отказу от изображения на нем дополнительных парусов, хотя лисели на фок- и грот-мачтах были. Впрочем, в условиях плавания в Невской губе они вполне могли оказаться лишними. Размерения рангоута приведены в приложении 3, площадь 12 парусов «Надежды» — ниже:
Площадь парусов, м2,. учебного фрегата «Надежда»
Блинда-зейль 8,0К сожалению, «Надежда» плавала недолго. Через восемь лет после спуска на воду, т. е. в 1774 г.. фрегат закончил свою службу так же, как и многие другие суда Балтийского флота,— его разобрали на дрова в Кронштадте. Но заурядность обстоятельств «ухода» этого фрегата не мешает нам помнить о том, какую страницу истории русского флота открыл 10-пушечный фрегат «Надежда» — первое отечественное учебное судно специальной постройки.
Кливер 25,0
Фор-стень-стаксель 30,0
Фок 65,0
Фор-марсель 55,0
Фор-брамсель 20,0
Грот 80,0
Грот-марсель 60,0
Грот-брамсель 21,0
Крюйсель 41,0
Крюйс-брамсель 15,0
Бизань 25,0
Всего 445,0
Заметим, что такое имя, начиная с 1766 г. и до сегодняшних дней, неоднократно присваивалось учебно-парусным судам нашей страны. Последним судном, носящим имя «Надежда» (ныне «Ленинград»), была маленькая гафель- ная шхуна Ленинградского Нахимовского училища. Остается надеяться, что, быть может, когда-нибудь будет построено парусное судно с добрым именем «Надежда».
Комментариев нет:
Отправить комментарий